Лингвист Ольга Северская рассказала о современном
состоянии русского языка
Беседовал
Дмитрий Окунев
Александр
Рюмин/ТАСС
—
Начать позвольте с полушутливого вопроса: что вам как специалисту важнее
в собеседнике – правильная русская речь, или, как говорится, главное,
чтобы человек был хороший?
— Я
предпочитаю, чтобы собеседник был хорошим человеком с хорошей речью.
А если серьезно...
Хорошая речь (это понятие ввела замечательный специалист по культуре речи
Ольга Борисовна Сиротинина) — не обязательно стопроцентно правильная, но
грамотная, связная, логичная, с хорошими словарным запасом и фоновыми
знаниями, богатая в отношении средств выражения мысли. Мне тоже случается
заглядывать в словари, чтобы узнать, не изменилась ли норма, а значит, и
я, русист, не застрахована от ошибки.
— Часто
в жизни встречаются люди, которые не могут нормально выразить свои мысли,
путают падежи и склонения. Что это – недостаток образования, начитанности, или,
возможно, имеет некую личностную подоплеку?
— И то, и другое, и третье. Сегодня еще и темп жизни таков, что мы начинаем
говорить, а чаще — писать что-то в своем смартфоне, не успевая подумать,
что хотели сказать, не продумав логику изложения. Порождаемые «тексты»
напоминают часто непромешанный поток сознания. И такое впечатление, что мозг
работает сегодня, как Т9: мы пытаемся по первым буквам и звукам угадать,
что будет дальше, и иногда промахиваемся, как и программа. Иначе наши
современники не путали бы «апелляцию» с «эпиляцией» (а после ЕГЭ было
написано множество эпиляционных жалоб),
«префекта» с «перфектом» (в сети доступны публикации СМИ и официальные
сайты, где обсуждается работа и даются контакты и расписание перфектов разных городов), не приглашали бы
на собеседование Оленя вместо Олега...
Ольга Северская
Фото из личного архива Ольги Северской
А Гузель Яхина не удивлялась бы тому, что кирха в одном из ее романов явилась
некоторым участникам Тотального диктанта в образе могущественной кильки со стрейчевыми окнами и прискорбным
малиновым салом. Много слов, многабукафф, а автор текста слепил
из них колобок, не приходя в сознание, вот колобок и от смысла ушел,
и от адресата тоже.
Лично я
вижу большую проблему в том, что мир сузился до размеров экрана
смартфона, «гаджетизировался»
(об этом как-то говорил Гасан Гусейнов), а речь подверглась «коммуникативному
копипейсту» (тут я уже цитирую Максима Кронгауза): часто люди не пытаются облечь свои
мысли в слова, которые выразили бы тончайшие нюансы мыслей, а ищут
спасительную клавишу Enter. А ее нет. Зато появились слова-стикеры, заменившие
ряды своих синонимов: озвучить, история, великий,
адекватный, вменяемый...
— Кстати, а грамотно
ли называть человека — адекватным или вменяемым?
— Чтобы понять, что
эти слова значат, нужен широкий контекст. Например, адекватная/вменяемая
зарплата уж точно не низкая, а адекватные/вменяемые цены — не высокие, а ближе
к покупательной способности рядового члена общества. Если раньше
по отношению к людям определения «адекватный» и «вменяемый» употреблялись
строго терминологически и значили, соответственно, «демонстрирующий адекватные
психологические реакции на события и окружающую действительность» и
«осознающий последствия своих действий», то сегодня это уже совсем другие,
прагматические характеристики.
Адекватными
называют людей, с которыми можно говорить на одном языке. А
вменяемыми — тех, с кем можно не только поговорить, но и договориться.
Сегодня Григорий и
Константин из популярной шутки уже не обмениваются репликами: «Нормально?
— Отлично!». Они стали жертвами речевой моды на нормальность. И это уже
адекватный Григорий и вменяемый Константин. Шутки шутками, а не исключено, что
модные переносные смыслы закрепятся в речевой практике. Так что
в полной мере неграмотными такие употребления я не назову. А вот
«неполносмысленными» — пожалуй.
—
Распространено мнение, что в современных школах русский язык преподается
не слишком эффективно. Много лишнего, второстепенного, в то же время
действительно важные аспекты затрагиваются бегло, как бы вскользь. Влияет ли
такое положение вещей на формирование ребенка как личности?
— Да, серьезные
лингвисты уже давно говорят, что русский в формате школьного учебника —
это какой-то другой русский. Проблема, на мой взгляд, в том, что наш
«великий, могучий и свободный» язык предстает перед детьми в виде
набора правил и не вполне логичных исключений, а надо было бы показать, что это
— живой организм, каждое слово — представитель языкового «народа»,
у которого есть и своя история, и свои предки, и контакты с соседями,
порой довольно сложные с ними отношения. Уверена, что после такого
знакомства с языком и относиться к нему стали бы бережнее, и ошибок
бы меньше делали.
Но, кстати, иногда то, что в школе считают ошибкой, на самом деле
таковой не является. Взять пример с носками, чулками и сапогами. В школьном
учебнике строго сказано: нет сапог, чулок, но носкОВ, а
остальное от лукавого. В академических словарях в качестве
рекомендуемой дается форма родительного множественного — носок, а носков стоит
рядом как вариант, начавший устаревать (с 1980-х годов).
Но и
формы сапог, чулок появились лишь в 1920-х годах! В Национальном
корпусе русского языка масса примеров из Пушкина, Достоевского, Толстого,
Чехова...
До самого начала XX века ни сапог, ни чулок не носили, но не обходились без сапогов и чулков.
Носки просто задержались в языковом развитии (во многом и потому, что
раньше их называли... чулками). И это не
единственный пример несоответствия школьной и академической норм. Увы, их
достаточно много. Отсюда и апелляции на результаты экзаменов...
—
В одном из интервью вы рассказывали, что самые грамотные
из телеведущих допускают три-четыре ошибки в час. Это, что
называется, допустимая погрешность, или следует говорить о недостаточной
квалификации российских тележурналистов?
— Это данные Минпечати.
Журналисты тоже люди, конечно, право на ошибку имеют. Но знаний им точно
не хватает. В том числе и фоновых.
Страшно
сказать, но журналисты телеканала «Культура» вполне могут приветствовать
в студии «двух мужчин», спрашивать археологов, что они нашли
в «катакомбЕ».
Но они еще и не знают, что есть такой французский город Арль, а потому открывают дом-музей Ван-Гога в АрлЕ, тем самым с помощью неправильного ударения
перемещая художника и его почитателей в Орел, а иные
рассуждают о проблемах, поднятых Ибсеном «в НорЕ» (бедный, бедный Ибсен, загнанный
журналистами в нору!), а Цветаевой в юбилейный год приписывают поэму
«ГОры» вместо «Поэмы горы»...
— А как
относитесь к орфографическим ошибкам в прессе? Они вас смешат,
веселят или, быть может, злят? Откроете вновь такой сайт, где в новости
увидели грубый ляп?
— Увы, сегодня
практически в каждой интернет-публикации найдешь минимум одну ошибку,
пропуск слова, неправильное согласование. Что плохо, потому что именно СМИ (а
не литература) сегодня — носитель литературной нормы. И в этом плане
на нашем брате журналисте лежит большая ответственность.
Отчасти
это объясняется привлекательностью лозунга «в сети правила упрощаются, здесь
можно все».
С другой стороны,
журналисты полагаются не на свои знания грамматики, орфографии и пунктуации,
а на спелл-чекер, который часто «врет». Да и корректоры (убедилась недавно
на своей практике) включают сервис проверки орфографии, а не мозг, и,
пропуская опечатки, вдруг начинают ставить абсолютно лишние запятые...
А системные ошибки в электронных СМИ меня злят. Потому что наивный
носитель языка думает: раз «написано пером», прозвучало в эфире, значит,
так надо. Я поэтому письма и комментарии пишу. Чаще всего о том, что нужно
интервью брать у ньюсмейкеров по прилетЕ, по приездЕ,
по окончаниИ переговоров.
—
Весьма увлекательно читать дореволюционные газеты и книги, смаковать речевые
обороты того времени. Целый ряд слов, которые, возможно, «атмосфернее» передают
суть, чем их современные синонимы, сегодня считаются – устаревшими и
старомодными. Имеем ли мы – имею в виду не только журналистов, а все
общество – право использовать в своей речи и в заметках «старые»
слова?
— Я бы сказала, что мы
не просто «имеем право», но и обязаны выходить за пределы
пользовательского лексического минимума. Сегодня активный словарный запас
среднестатистического носителя языка равен тому, что требуют при сдаче
минимума в тесте по русскому как иностранному. Это уже «ужас-ужас». Я
уже упомянула о «словах-стикерах». А теперь приведу пример.
У нас
вдруг все вопросы стали тяжелыми, на которые тяжело ответить
или что-то просто сказать. А ведь бывают вопросы сложные, трудные,
острые, принципиальные, деликатные, неуместные, провокационные...
И это разные вопросы,
за которыми стоят разные проблемы действительности и человеческих отношений.
И разная картина мира каждый раз получается. Так что я за нюансы,
за старые добрые слова и смыслы. Мне это кажется... авантажным.
—
Зачастую собеседник, пытаясь поставить себя в диалоге изначально выше,
прибегает к выражениям, которые пусть формально и считаются уважительными
по форме, на самом деле скорее свидетельствуют об определенном
пренебрежении или высокомерии. Например, употребление при обращении
к человеку слова «уважаемый». Важна и интонация. Где проходит настоящая
грань между уважительным обращением и пренебрежением?
— А что плохого в «уважаемом»? Да, сегодня некоторые компании считают,
что «уважаемый» в письменном обращении к адресату — это грубое
просторечие, поскольку так обращаются к нам... «понаехавшие». По мне
так уважаемый намного уважительнее звучит, чем
пресловутые мужчина и женщина, а на Кавказе принято уважение высказывать собеседнику. Тут смысл
прямой, а не переносный. И кажущееся высокомерие, пренебрежение, издевательство
— это плод общения с собственными «тараканами», а не с реальным
собеседником. Я уж не говорю о толерантности к «понаехавшим», которые
и говорят с нами вежливее коренного населения, и старшим и женщинам место
и дорогу уступают.
А
интонация важна. Она может любое слово превратить в противоположность.
— Есть
ли какие-то языковые тенденции, которые вызывают особое неприятие
в обществе? Например, многих раздражают феминитивы…
— Феминитивы, вернее, вдруг возникшая к ним страсть, меня, скорее,
заставляют улыбнуться. Мне чуть-чуть странно, что сегодня юные девушки
полагают, что нужно закрепить в словарях и в узусе человекУ рядом с человеком,
потому что главное слово не может быть только мужского рода. Я лично человекой
быть не хотела бы. Мне близка позиция Михаила Эпштейна, предложившего считать спорные единицы
словами общего рода: человек мог бы
иметь и мужской, и женский род, как ябеда, зануда, сирота. Странно,
что сильная половина человечества молчит и не пытается юношУ превратить в юношА.
А
раздражают общество по-прежнему «три кита»: заимствования, сленг, обсценная
лексика.
И еще — слишком либеральные лингвисты, которые «портят язык», констатируя,
что большинство пьет кофе среднего рода. Кстати, когда кофе только начали пробовать «на язык», слово
имело две формы среднего рода (кофе и кáфе) и одну женского кофь).
Хоть я и «либеральный лингвист», я тоже «закипаю», когда меня спрашивают
про мой скилл (а не профессиональные
навыки и достижения), льстят знанием высокого уровня моей экспертизы (пусть это и значит, что меня считают
одним из ведущих экспертов и специалистов в области культуры речи) и
приводят разные кейсы (а не случаи
из жизни). Меня, простите, конкретно бесит рунглиш, пиджинизация родного
языка и слепое жеманное калькирование английского: Я вернусь к вам... (I'll be back...) или Можно, пожалуйста... (May I please...).
—
В письменной речи, особенно неформальной, прочное место заняли смайлики,
стикеры, мемы. Справедливо ли считать, что они обедняют речь, или, напротив,
расширяют возможности передачи информации и становятся новой нормой переписки?
— Тут нет однозначного ответа. Малыши любят книжки с картинками, наш
«внутренний ребенок» тоже рад поиграть со смайликами, наклейками, картинками.
Главное, чтобы не атрофировалась способность к образной речи. Все же все
эти интернет-художества достаточно схематичны и эмблематичны, нюансов не
отражают. Максим Кронгауз предостерегал в свое время: «шестисмайловый» набор эмотиконов, принятый в «Фейсбуке»,
опасен тем, что это уже не набор символов, а очень ограниченный, но язык,
который может поглотить весь спектр эмоций и их выражений.
А сегодня в сети уже гуляет «пятисмайловый» набор вежливого
человека: здравствуйте, до свидания, пожалуйста,
спасибо, извините, который заменил все этикетные формулы
вежливости.
—
У каждого поколения свои жаргонизмы, своя манера речи. Почему каждый раз
неологизмы, которые использует молодежь, так ужасают их родителей?
— Наверное, потому, что родители перестают детей понимать. Хотя и родители
могут отпрысков поставить в тупик, потребовав перестать пасти ежиков или стричь фонтанчики (на
сленге 1980-х это значило «перестать заниматься ерундой»). Мы в семье этим
пользовались, желая объяснить, что сленг хорош, как «тайный язык» или средство
выразительности, но есть ситуации, когда он неуместен.
— Есть
ли тенденция к упрощению языка литературного? Становится ли он беднее?
Способно ли это мешать авторам выражать свои мысли?
— Хорошая новость: мы
упростить язык не можем, он придет, если сочтет нужным, к этому сам,
в процессе своего развития. Утратив редуцированные, звательный падеж,
странную систему склонения, систему перфектных и плюсквамперфектных форм,
русский язык не стал беднее, он стал в чем-то экономнее.
А вот
опасность сужения репертуара выразительных средств и утраты словарного запаса
действительно существует. В этом случае экономить нужно с умом.
Сегодня многие стремятся к сокращению привычного. Уже не только
«Добрый!» в ответ на «Добрый день!» возмущает. В ходу
в деловой и частной переписке приветствия ДУ, ДД, ДВ и даже ДВС!
Просьбы плз и пжлст и
благодарность в виде спс... И в кафе
нам чаще желают чего-то Приятного! (общения?
времяпровождения? аппетита?). На вежливости я бы экономить не советовала.
Тем более что экономия часто приводит к потерям смысла. Вы знаете, кто
по профессии доктор фил. наук? Филолог или философ? А если получите
письмо: «Я вас подключила к проекту», сразу поймете, только вы будете
иметь доступ или весь ваш отдел? Нам пытаются навязать «упрощение»
в «вы»-формах, а ведь Вы/вы может
быть и смыслоразличительным.
Комментариев нет:
Отправить комментарий